Часть II. Разбитые крылья
Прошел приблизительно год. На первый взгляд ничего не изменилось – ребята продолжали жить в приюте, учиться и узнавать новое. Но на самом деле за этот год изменилось многое. Кроме школьных знаний, ребята получали и магические – Огрон каждый день уделял внимание тренировке их сил, выявив способности каждого. Первоначальная проверка сил оказалась неполной, у них обнаружились дополнительные способности. Думан неожиданно открыл в себе силы метаморфосимбиозиса, видимо, доставшиеся ему от матери, и научился превращаться в самых разных животных, людей и даже монстров (причем преимущественно в них, поскольку в кольце была заключена темная энергия). Правда, для тренировок ему приходилось находить большие пустынные территории, потому что монстры эти были в основном огромного размера. Зато он научился не только превращаться в монстров, но и возвращаться в человеческое состояние, причем сохраняя на себе одежду, чем обычно не могут похвастаться метаморфы. Гантлос получил достаточно разрушительную силу – одним прыжком он мог устроить землетрясение, а хлопок в ладоши вызывал разрушительную звуковую волну. Ему тоже приходилось выискивать безлюдные места, чтобы потренироваться. Что же касается его телепатических сил, то они, к вящей радости Огрона, оказались сильно ограниченными – по большей части Гантлос мог разве что определить местонахождение вещи или человека, читать мысли ему было то ли трудно, то ли неинтересно, и он почти перестал этим заниматься. Потенциал Анагана оказался не слишком значительным – помимо стандартных темных сил, которые были у всех четверых, у него оставалась только сила скорости, которую он тоже тренировал на пустынных территориях, но не из-за ее разрушительности, а для того, чтобы не пугать окружающих. До поры до времени Огрон не собирался раскрывать их «маленькую тайну». Что же касается его самого, то его силы стали, по его мнению, почти безграничными – он постоянно чувствовал в себе огромный темный потенциал. Чтобы освободить его, он время от времени метал в воздух молнии и устраивал небольшие грозы, и, глядя на перепуганных дождем жителей, он злобно улыбался. Никто бы в жизни не догадался, что сверкающие в небе молнии – не каприз природы, а всего-навсего забава пятнадцатилетнего юноши. Изменились и отношения между ребятами.
Огрон, зная, что для сплоченной команды необходима безграничная преданность ее членов общему делу, и взял ситуацию под строгий контроль. Он всячески подстраивал под себя Думана и Анагана, постепенно воспитывая в них жестокость и непримиримость. Хотя Думан по-прежнему общался с Гантлосом, тот с грустью осознавал, что друг удаляется от него все дальше и дальше. Подобные чувства испытывает мать, когда ее ребенок однажды предпочитает родителям невоспитанных сверстников. Огрон понимал это и, так и не найдя пути к контролированию Гантлоса, пытался поддерживать с ним все те же иронические отношения. Несмотря на то, что контролировать его не получалось, в Гантлосе Огрон был уверен вдвое больше, нежели в Думане и Анагане вместе взятых – его непоколебимая надежность не могла не вызывать сладостного ощущения стабильности и верности. Хотя Гантлос для вида тоже поддерживал прежние отношения с Огроном, он сильно невзлюбил его. Он все больше уставал слушать восторженные рассказы Думана о том, какой Огрон сильный и смелый. Это была не зависть, нет, просто Гантлосу не нравилось, что Огрон превращает его друзей в послушных ему марионеток для неизвестной, но явно неблаговидной цели, завуалированной под благородные стремления (а Огрон продолжал действовать в расчете на воссоединение их с родителями). Приятельские отношения все больше походили на слепое подчинение, и это сильно разочаровывало Гантлоса, которому вначале тоже казалось, что они станут хорошей равноправной командой.
Однажды Огрон, как всегда, собрал их вместе на пустыре неподалеку от приюта.
- Друзья мои! – с пафосом произнес он. – Я рад сообщить вам, что ваш потенциал теперь достаточно силен для решительных шагов! Теперь вы наконец можете узнать правду о своих родителях!
«Неужели он наконец вспомнил о том, с чего начинал?» - с усмешкой подумал Гантлос.
- Теперь вы можете увидеть все своими глазами! – продолжал Огрон. – Вам достаточно сосредоточиться на мысли о них, и вы увидите их!
- Это правда, Огрон? – радостно спросил Анаган. Огрон важно кивнул.
- Истинная правда. – Он улыбнулся.
- Я хочу попробовать! – воскликнул Думан и тут же печально добавил: - Я хотел бы увидеть… как умер мой папа.
- Не слишком ли ты расстроишься от увиденного, Думан? – обеспокоенно поинтересовался Гантлос. Он страшно беспокоился за друга.
- Нет. – Думан сел по-турецки и принялся медитировать. Он долго молчал, время от времени тяжело дышал, и вдруг резко поднялся. Его глаза яростно сверкали, он совершенно был на себя не похож.
- Что случилось, Думан? – Гантлос перепугался не на шутку. Уж он-то хорошо себе представлял, что такого Думан мог увидеть и на что после этого он может решиться.
- Я сделал все, как ты сказал, - быстро заговорил Думан, глядя на Огрона каким-то бешеным взглядом. – Я представил себе папу… и я увидел его… Он шел по улице, совсем один… и внезапно они напали на него! Один, другой, третий… Эти оборотни были безжалостны, они били, кусали, мучили его… Папа сражался, как лев, но он был один против них всех… Они убили его!!! – истерически прокричал он, и остальные испуганно отошли назад. – Они его убили!!! А все это феи!
- Какие феи? – удивленно поинтересовался Огрон.
- Феи-мстительницы, они мстили оборотням за своих убитых сестер, но они согласились сотрудничать с ними и за пригоршню монет заставили оборотней убить моего отца! – крикнул Думан. У Огрона моментально появилась превосходная идея.
- Послушай, Думан, - он осторожно подошел к мальчику. – Я знаю, тебе сейчас нелегко, но мы можем тебе помочь… Хочешь, мы расквитаемся с этими феями? Мы вырвем им крылья, заберем их энергию – докажем им, что они не правы?
- Да! – Глаза Думана разгорелись бешеным восторгом. – Мы отомстим этим феям! Они дорого заплатят за убийство моего отца!
- Ты прав! – внезапно поддержал его Анаган. – Мы покажем им, кто здесь главный! Мы будем охотиться на них!
- Охотники на фей… - задумчиво произнес Огрон, улыбаясь. – Да, пожалуй, это название нам подходит. – Гантлос в ужасе схватился за голову. Так вот что, оказывается, было у Огрона на уме… Он развернулся и медленно начал уходить.
- Эй, ты куда? – удивленно крикнул Огрон.
- Я устал, - соврал Гантлос, - вернусь в приют и отдохну. – Его никто не стал останавливать, и, уходя, он услышал за спиной радостные переговоры. «Какой кошмар… - думал он. – Огрон хочет сделать из нас команду убийц… И о чем я только думал, когда соглашался на это?» Прислонившись к стене ближайшего дома, Гантлос опустился на корточки и обхватил голову руками. «Я его упустил… - с болью подумал он о Думане. Этот замечательный мальчик, о котором он так заботился, вот-вот превратится в хладнокровного негодяя и убийцу. Хотя Анаган приобрел куда более жестокий характер, ничего не оставив от ранимой души поэта, Гантлосу было на это наплевать, он стремительно терял своего единственного друга. Он винил в этом Огрона, но еще больше он винил себя. – Если бы я заранее мог предположить, куда это приведет, я бы никогда…» Он вернулся в приют, терзаемый самыми страшными мыслями. В заметно подавленном состоянии он вернулся к себе в комнату, лег на кровать и уткнулся лицом в подушку. Он не плакал, но тоска его была неимоверной.
В комнату зашел Огрон.
- А, вот ты где, - небрежно произнес он, но, увидев Гантлоса в таком печальном состоянии, невольно заинтересовался, что стало тому причиной, и подошел к нему поближе. – Что-то случилось?
Гантлос повернулся к нему. На его лице было самое мрачное выражение.
- Мне неинтересно, что ты будешь делать со своей жизнью, но ты мог бы пощадить жизни других, - ответил он.
- Ты про фей?! – Огрон удивленно приподнял брови. – Ну ты даешь! А я думал, они тебе тоже не нравятся…
- Я про Анагана и Думана, - отрезал Гантлос.
- А что, с ними что-то не так?
- Ты издеваешься? – с остервенением вскричал Гантлос, и Огрон испуганно попятился. – Нормальных людей ты превращаешь в каких-то монстров… охотников на фей! Хороши же у тебя хобби!
- А что тебе не нравится? – спросил Огрон. – Они действительно ужасные создания, у которых надо забрать энергию, присвоить себе, а затем истребить.
- Не впутывай нас в это! – крикнул Гантлос. – Сам можешь делать все что угодно, но не вздумай рисковать чужими жизнями для собственной выгоды!
- Да это же вам на пользу! – воскликнул Огрон. – Вы станете сильнее…
- Для чего? Для того чтобы сделать сильнее тебя и вот эту побрякушку? – Он ткнул пальцем в кольцо на правой руке Огрона – тот самый артефакт, хранивший львиную долю их энергии.
- Ну знаешь ли! – Огрон начинал терять самообладание, чего с ним прежде почти не случалось. – Я вам помочь хочу, и мне же вот такое вот спасибо!
- Не отнимай у меня Думана! – Гантлос тут же зажал себе рот, жалея о сказанном, но Огрон понял его слова.
- Не расстраивайся, - с улыбкой сказал он, похлопав Гантлоса по плечу, на что тот скорчил весьма скептическую гримасу. – Бывает же, что друзья не во всем сходятся…
- Тебе-то откуда знать? – мрачно усмехнулся Гантлос. Он поднялся с кровати и начал медленно ходить по комнате.
- Я знаю, как поднять тебе настроение, - улыбнулся Огрон, плюхаясь на кровать. – Если хочешь, можешь посмотреть на своих родителей. Я почему-то уверен, что они живы.
- С какой стати? – Гантлос мрачно посмотрел на него, но задумался – идея его заинтересовала.
- Не знаю, - бесхитростно пожал плечами Огрон, - мне просто так кажется. Попробуй, ты же ничего не теряешь.
Поспорить с этим было трудно. Решив, что он и вправду ничем не рискует, Гантлос преспокойно сел на пол и принялся медитировать, вызывая в своем сознании образы своей неизвестной семьи. Постепенно перед ним начали появляться четкие образы, выстраивающиеся в картину, он как будто смотрел интересный сон. Правда, события в этом сне начали развиваться в угрожающем направлении, и юношей понемногу овладевал ужас. То, что он узнал, потрясло его до глубины души. Внезапно он открыл глаза и поднялся. Его лицо выражало самую настоящую ярость. Огрон с интересом подошел к нему поближе.
- Что ты видел? – спросил он.
Вместо ответа Гантлос грубо оттолкнул его и стремительно вышел из комнаты. Огрон удивленно смотрел ему вслед. Раньше Гантлос никогда не позволял себе такого, значит, на то имелась веская причина. Но даже блестящий ум Огрона не позволил ему эту причину определить.
Гантлос тем временем уверенным и быстрым шагом направлялся в кабинет Агаты Грегсон. У него появилось к ней много вопросов. Директриса была у себя и даже как будто обрадовалась его появлению.
- Здравствуй, Гантлос, - поприветствовала она его. – Что-то случилось?
- Случилось. – Гантлос крепко закрыл дверь и подошел к директрисе поближе. – У меня к вам один вопрос, тетя Агата.
- Слушаю, - сказала директриса. Гантлос перегнулся через стол и как-то странно посмотрел на нее.
- Почему вы бросили меня? – с болью спросил он.
Агата побледнела. Вся ее невозмутимость улетучилась сама собой.
- Откуда ты узнал? – испуганно прошептала она.
- Я использовал магию, - признался юноша. – Я видел все своими глазами. Почему?
Директриса судорожно схватилась за голову.
- Ты, конечно, должен был когда-то об этом узнать, - нервно шептала она, - но так нескоро… Прости меня… - Она не выдержала и всхлипнула. Гантлос осторожно подошел к ней.
- Во всем виновата я, - судорожно шептала она. – У меня не хватило смелости воспитать собственного сына… Чертовы предрассудки! Если бы не они, если бы не минутная слабость, все было бы иначе, поверь мне! Я бы никогда не…
- … бросила меня на пороге собственного приюта, – отрывисто закончил Гантлос, не глядя на нее. Агата с мольбой посмотрела на него.
- Милый, - сквозь слезы говорила она, - мой милый…
- Так, значит, я на самом деле ваш… то есть твой сын… - потерянно произнес он. – А ведь я даже не знал об этом… Почему вы… ты не сказала мне сразу? Зачем нужна была эта история с подкидышем?
Директриса упала перед ним на колени.
- Прости меня, милый! – взмолилась она. – Я знаю, что никогда не стану достойной матерью, и ты, наверное, никогда не простишь меня… О горе мне, горе недостойной матери, упустившей своего родного сына… - Гантлос наклонился к матери и помог ей встать.
- Ты не должна винить себя… мама, - успокаивал он ее прерывающимся голосом, с трудом выговаривая непривычное слово. – Ты была хорошей матерью… лучшей, какой можно пожелать. Я даже боюсь представить себе, как бы я жил без тебя…
- Но ты никогда не простишь меня?... – спросила Агата, взволнованно глядя на него. Гантлос с тяжелым вздохом посмотрел вниз и, зажмурившись, покачал головой. Затем он, не оборачиваясь, вышел из кабинета. На его счастье, было уже поздно, и ему никто не встретился. В противном случае другие могли увидеть, как своего рода гордость приюта идет, ничего не замечая на своем пути и глотая слезы. Он плакал второй раз в жизни и никак не мог остановиться. Впрочем, подходя к своей комнате, Гантлос напустил на себя грозный вид, прошел мимо спящего Огрона, разделся и лег. Во сне Огрон услышал странные тихие звуки, но подумал, что Гантлос разговаривает сам с собой. Это его не удивило, поскольку Огрон иногда сам любил излагать самому себе мысли вслух. Он не мог допустить даже мысли о том, что у его соседа была самая настоящая тихая истерика, вызванная мыслями о собственной ненужности. Он думал, что от него отказался только лучший друг, но, оказывается, от него почти сразу же после рождения отказалась собственная мать… Он не знал, как жить с этим дальше, и прорыдал почти всю ночь. Наутро у него были заметно покрасневшие глаза и ощущение фрустрации, но он принял важное для него решение. Тщательно умывшись, пытаясь смыть следы бессонницы, он терпеливо ждал пробуждения Огрона, чтобы сообщить ему нечто важное.
Огрон проснулся в превосходном настроении. Ему приснился чудесный сон о том, как он уничтожил целое войско фей-мстительниц. Увидев мрачного, еще мрачнее, чем вчера, Гантлоса, он с интересом приподнялся в постели, собираясь полюбопытствовать о случившемся, но Гантлос не дал ему вставить слова.
- Я много думал о твоей затее, Огрон, - печально сказал он, - и принял решение ее поддержать. Отныне я соглашаюсь со всем, что бы ты ни решил.
«Какая муха его укусила?!» - изумленно подумал Огрон, а вслух спросил:
- А что же побудило тебя изменить свою точку зрения? Еще вчера ты был со мной категорически не согласен.
- Скажем так: мне больше нечего терять, - упавшим голосом произнес Гантлос и ушел готовиться к урокам, показывая, что разговор окончен. Огрон удивленно молчал, ничего не понимая. Его охватило двойственное чувство: с одной стороны, он понимал, что произошло что-то страшное, и даже немного сочувствовал Гантлосу, но, с другой, мысль о том, что он заручился поддержкой товарища, окрыляла его. В конце концов победило второе. «Пришла пора решительных шагов, - думал Огрон, спрыгивая с кровати. – Все начнется сегодня».
За завтраком Огрон сообщил товарищам о своем намерении.
- Мы должны бежать отсюда, - сказал он. – Мы не должны быть ограниченными какими бы то ни было рамками и прекрасно проживем без чьей-либо опеки. Охотники на фей не могут быть мальчишками из приюта. Чтобы стать всемогущими, вы должны порвать со своим прошлым, чтобы ничего не связывало вас с миром людей.
- Это отличная мысль, Огрон! – воскликнул Думан. – Мы обязательно… - тут Огрон сделал ему знак, и он продолжил уже тише: - мы обязательно сбежим отсюда! Сегодня же!
- Да, - согласился Анаган, - нас здесь ничто не держит. Пусть это будет наш последний день здесь.
Огрон посмотрел на Гантлоса.
- Ладно, - безучастно махнул тот рукой, - давайте сбежим. Наших сил должно хватить на существование вне стен приюта.
- Вот и чудесненько, - обрадовался Огрон. – Значит, мы отсиживаем сегодняшние уроки и после обеда выходим из здания и встречаемся на нашей площадке. – Так они называли тот пустырь неподалеку от приюта, где они обычно собирались. – А потом пусть нас хоть обыщутся.
Все кивнули в знак согласия. Огрон удовлетворенно откинулся на спинку стула. Все происходило так, как он запланировал. Гантлос оставался мрачным. Его совсем не восхищала мысль о побеге, но, с другой стороны, остаться было бы для него худшим наказанием… Он кое-как отсидел все уроки, не слушая учителей. Это не могло не привлечь их внимания, и они постоянно интересовались, в чем дело. Юноша еле находил силы ответить что-то маловразумительное. Ему пришла в голову одна идея, которую он просто обязан был осуществить. После уроков он стремительно рванулся к себе в комнату, сказав остальным, что скоро вернется. Войдя в комнату, он закрыл за собой дверь, сел за письменный стол, достал лист бумаги и ручку и начал писать. Текст не был заготовлен заранее, и, хотя Гантлос старался писать аккуратно, слова выходили какие-то сомневающиеся, быстрые и неуверенные. Впрочем, перечитав текст, он не захотел его менять – не было уже ни сил, ни времени. Еще раз пробежав глазами написанное, он прижал листок к груди, затем положил его на стол и так же поспешно вышел из комнаты и вернулся к друзьям. Взглянув на его явно взволнованное лицо, Огрон не стал интересоваться причиной его отсутствия, и ребята молча прошли в столовую. Все они, несмотря на кажущуюся радость, были взволнованы, и кусок не лез им в горло (к тому же благодаря своим силам остальные, как и Огрон, научились обходиться без еды).
- Наш план в силе? – осторожно спросил вечно сомневающийся Анаган.
- Да, - ответил Огрон. Он волновался меньше остальных, но и его тревожила мысль о том, что они выходят в своего рода свободное плавание. Всю жизнь Огрон находился под чьей-то опекой, даже порой пытаясь от нее освободиться, и вот наконец он в шаге от свободы… Его охватило чисто детское ощущение – было одновременно и страшно, и весело.
После обеда ребята беспрепятственно вышли из приюта, ведь их по причине хорошего поведения никогда не останавливали. Как и говорил Огрон, они встретились на том пустыре. Лица друзей выражали разные эмоции, но у большинства присутствовало желанное ощущение энтузиазма и готовности к чему-то страшно интересному.
- Ну, вот мы и на свободе, - улыбнулся Огрон, глядя на друзей. Думан радостно оглядывался вокруг, уже упиваясь сравнительно долгожданной волей. Анаган созерцал окрестности с какой-то злобной улыбкой (видимо, мысли о мести его всерьез заинтересовали). Один Гантлос продолжал хмуриться, но на этот раз Огрон не собирался беспокоиться. Его цель планомерно осуществлялась, и он не обращал внимания на побочные незначительные детали вроде настроения своей команды. – Но не стоит сразу думать, что мы можем делать все что угодно – нас наверняка будут искать хотя бы первое время, и нам нужно спрятаться. Предлагаю для этой цели наведаться к причалу, в грузовых доках нас наверняка искать не попытаются.
- Ты как будто продумал все до единой мелочи, - улыбаясь, заметил Анаган.
- В нашем деле планирование должно быть на высоте, - снисходительно развел руками Огрон. После этого все направились за ним в портовый район.
В этот день Агате было как-то не по себе. Ее совершенно изничтожил разговор с сыном, и она не знала, что ей делать дальше. Ей хотелось поговорить с ним, но женщина понимала, что сейчас он вряд ли захочет ее слушать. Если вообще когда-нибудь захочет… А с утра ее одолело странное предчувствие потери чего-то важного. Она была невнимательна в разговорах, пропуская половину слов собеседника, и без конца думала о сыне. Она понимала, что непоправимое уже произошло, но ей казалось, что это еще не все…
Где-то через пару часов после обеда ее одолело сильное беспокойство. Она попросила найти Гантлоса или его друзей, чтобы они зашли к ней. Через полчаса удивленная Моргана Фейт зашла к ней и сообщила, что никого из четверых найти не удалось. Агата была в ужасе. Не веря своим ушам, она принялась нервно ходить по приюту. В порыве она решила заглянуть в комнату сына, и, хотя его она там не обнаружила, она нашла на письменном столе записку, явно предназначавшуюся ей. Читая ее, женщина разрыдалась. Это было послание от ее сына.
«Милая мама, - писал он почти неузнаваемым от волнения, неровным почерком, - мы уже больше никогда не встретимся. Я и мои друзья (это слово далось ему нелегко) ушли отсюда, потому что мы избрали другой путь в жизни. Возможно, это не лучший путь, но у меня нет другого выбора. Если ты когда-нибудь услышишь обо мне, вряд ли это будут хорошие новости, потому что мы встали на путь жестокости и зла. Я могу обещать тебе лишь одно – я несказанно благодарен тебе за все то, что ты сделала для меня, и я никогда тебя не забуду. А вот тебе хорошо бы забыть своего непутевого сына, бросившего все ради смешной и глупой цели.
Не ищи нас. Мы не вернемся, но скоро сами заявим о себе миру, хоть я и не уверен, что это хорошо закончится. Но это все такие мелочи…
И, пожалуйста, не плачь. Мне больно даже думать о том, что я вызываю у тебя слезы. У тебя есть еще много воспитанников, которые нуждаются в твоей любви… так пусть хоть они будут счастливы. Подари им улыбку, а не слезы».
Прочитав записку, Агата рыдала в объятиях своей верной подруги Морганы. Та без слов догадалась об авторе и содержании записки.
- Что мне делать, Моргана? – сквозь слезы спрашивала директриса. – Он сказал, что больше не вернется… Как я буду жить без него?
Моргана быстро прочла записку.
- Раз он просит тебя не волноваться, значит, попробуй, исполнить его желание, - посоветовала она. – Подумай: ведь он жив, здоров, в компании друзей…
- Но он говорит, что не будет счастлив! – воскликнула Агата. – Он сам называет свой выбор глупым и неверным!
- Но это его выбор, - ответила учительница. – Он сам выбрал свой жизненный путь. Твой сын никогда не изменял себе – он наверняка решился на это ради Думана. Ты же знаешь, он никогда не бросает друзей.
- А мать бросил… - прошептала директриса, и Моргана в ответ только вздохнула. – Но я понимаю его, он еще добр ко мне, другой бы на его месте меня возненавидел…
- Послушайся сына, Агата, - вновь посоветовала миссис Фейт. – Он силен и весьма неглуп, наверняка выберется из любой переделки. Заметь, за себя он беспокоится гораздо меньше, чем за тебя… Так не давай ему поводов для беспокойства – воспитывай других детей и знай, что твой собственный сын жив и здоров. Даже я в этом уверена.
Агата проплакала всю ночь, но наутро вновь была строгой и справедливой. Она с горечью объявила воспитанникам, что четверо из них – Гантлос и его друзья – стали заложниками местной банды террористов и были расстреляны. Женщина послушалась сына и отказалась от поисков, отчаянно уверяя себя, что все будет хорошо. Хотя сон ее стал куда менее спокойным, да и суровости в характере прибавилось, она пыталась оставаться все той же тетей Агатой и верила в то, что ее сын будет счастлив.
Тем временем ребята, как и предложил Огрон, находились в портовых доках. Поздним вечером народу на причале не осталось, и глава команды (а Огрон, без сомнения, стал непререкаемым лидером) разрешил остальным покинуть укрытие. Теперь все сидели на причале, предаваясь своим мыслям.
Думан продолжал радостно улыбаться, представляя себе, как он мстит феям за отца. Хоть Огрон и велел им порвать с прошлым, Думан не мог этого сделать – ведь он шел бороться с феями ради отца, ради спасения его чести. Впрочем, Огрон ему этого и не запрещал, зная, как Думану важна память его отца.
Анаган не думал о конкретной мести, он просто поддерживал остальных. Ему понравилось чувствовать себя частью коллектива, думать и действовать, как другие. Обособленность не привела ни к чему хорошему, кроме «глупых стишков», как он теперь пренебрежительно называл свое творчество, а в команде он чувствовал себя нужным, ведь Огрон уверил его, что его силы очень важны и обязательно пригодятся в сражениях. Поэтому юноша сохранял хорошее настроение, предвкушая настоящую битву.
Гантлос сидел на краю причала, опустив ноги в воду, и задумчиво смотрел вдаль. Его постоянно терзали сомнения. «Правильно ли я поступил, что оставил матери письмо? – без конца думал он. – Должно быть, правильно, так она хотя бы будет знать, что я жив, и меньше волноваться, ведь она же наверняка волнуется… Но это письмо, я уверен, растревожило ее, мне надо было написать помягче и посдержаннее, если бы я умел…» Юноша пребывал в невероятной тоске. Вернуться назад было невозможно, но и дорога вперед не вызывала у него энтузиазма.
