Часть I. Во власти кольца

            На окраине Магикса стояло серое бетонное здание, совершенно неприметное и неприглядное. Однако, проходя мимо него, жители города, прежде чем продолжить путь,  всегда останавливались и вздыхали. Они знали, что это единственный в округе сиротский приют для мальчиков (единственный потому, что сирот там было немного, у большинства детей все же были родители и родственники), и им было очень жалко воспитанников этого ужасного здания. Да, именно здания, ведь обстановка всегда имеет значение, тем более в этом случае. Приют был будто бы снаружи и изнутри наполнен серостью: грязные желто-серые стены, серый закопченный потолок, даже пол казался не коричневым, а темно-серым. Воспитанники приюта неизбежно проникались этой серостью, и, как правило, вырастали тихими, равнодушными и обыденными. А ведь ничего страшнее равнодушия и обыденности в мире не существует, и неважно, волшебный он или нет. Правда, к счастью, такая судьба постигала не всех, и некоторые воспитанники, напротив, были совершенно неординарными личностями, навсегда закрепившись в памяти современников и потомков. И, наверное, стоит рассказать о некоторых мальчиках, жизнь которых была связана с серым приютом, поскольку их судьба, несомненно, уникальна.

            В один из невзрачных апрельских дней, после уроков, у окна, выходившего в безлюдный и пустой двор, стояли четверо мальчишек («стояли», впрочем, сказано не совсем верно: один из них сидел с ногами на подоконнике, другой стоял, подпирая локтем стену, а двое других вовсе отвернулись от окна, погрузившись в свои мысли). Они были совершенно непохожи друг на друга, но считались друзьями и к тому же уже тогда, в доюношеский период, разительно отличались от своих сверстников. И именно об этих четверых друзьях пойдет наша длинная и странная история.

            Мальчик, сидевший на подоконнике, сам того не желая, сразу выделялся из толпы. Виной тому была его прическа, состоявшая из коротко остриженных ярко-розовых волос, заметных не хуже сигнального факела. Поэтому, когда он проходил мимо ребят, те сразу с улыбкой показывали на него пальцем. Его не заботило, была ли эта улыбка добродушной, завистливой или издевательской. Он не любил привлекать к себе внимание, будучи тихим и неуверенным в себе ребенком, а люди, как назло, сразу замечали его и начинали обсуждать. «Будь моя воля, - часто думал он, - я бы уехал далеко-далеко, где нет людей и никто не показывает на тебя пальцем только потому, что ты выглядишь не так, как все!» Но уехать было невозможно и некуда, и все, что оставалось делать мальчику, - это садиться на подоконник и долго-долго смотреть в окно, пытаясь увидеть там что-нибудь необыкновенное, экстраординарное, сверхъестественное. Его янтарные, поблескивающие золотом глаза очень рано стали печальными и серьезными. Мальчика звали Думан.

            Мальчик, подобно атланту подпиравший стену, был совсем непохож на своего товарища. На его лице прочно закрепилось выражение прохладного спокойствия. Этот серьезный юноша по имени Гантлос был старшим среди своих друзей, и это бросалось в глаза. Его атлетическая фигура и серьезный взгляд печальных темно-карих глаз сразу давали понять, что с ним лучше не шутить. Впрочем, Гантлос был совершенно неагрессивен и ввязывался в драку только затем, чтобы заступиться за друзей (а заступаться за них, к сожалению, приходилось часто). Рано повзрослев, он чувствовал себя ответственным за них, хотя никогда не считал себя главнее и выше. Он просто поступал так, как велела ему совесть. А совесть у него была,  к сожалению (или к счастью?), сердобольной.

            Третий мальчик также был непохож на остальных. Он тоже рано приспособился к взрослому миру, но другим способом, нежели Гантлос. Хитрый и расчетливый, он в полной мере осознавал свое превосходство над остальными и постоянно доказывал его другим. Для этого он начал командовать людьми, но ненавязчиво, чтобы они ни о чем не догадались. Его особенный взгляд, исходящий из самой глубины серо-голубых глаз, приятный голос и спокойная улыбка действовали магнетически. Даже взрослые поддавались этому очарованию и выполняли все его просьбы как можно скорее, стремясь доставить удовольствие "этому приятному юноше". Огрон (так звали юношу) только самодовольно потирал руки. Он знал, какое особенное воздействие он производит на людей, и умело пользовался этим для достижения своих целей, а цели, надо сказать, у него были глобальные. Даже, наверное, слишком глобальные для четырнадцатилетнего парня.

            Четвертый мальчик обладал творческим складом души. Он был поэтом и каждый день писал стихи. И даже учителя уже привыкли к тому, что из карманов студента Анагана вечно торчат исписанные бумажки, которые он время от времени стремительно вытаскивал и начинал зачеркивать и исправлять написанное. "Ничего, - думали учителя, - когда он вырастет, это пройдет" Он иногда зачитывал стихи друзьям, и они находили их в зависимости от настроения либо «просто обалденными», либо «довольно неплохими». Он действительно писал хорошие стихи, правда, достаточно грустные (что, впрочем, неудивительно, если вспомнить окружающую их обстановку). Самые мало-мальски оптимистичные стихи он писал про природу, считая, что «это лучшее, что вообще есть в мире», и в какой-то степени он был прав. Анаган искренне верил в то, что люди мелочные и испорченные создания, и у него на то были свои причины. Но в то же время в глубине души он надеялся, что не все люди такие и что есть еще в мире что-то хорошее, кроме матери-природы. Хотя, впрочем, это пока оставалось на уровне его юношеских догадок.

            После такого описания у вас наверняка  возникнет закономерный вопрос: как четверо столь разных подростков могли быть друзьями? Могли, но не в том плане, в котором обычно истолковывают это понятие. Они просто держались компанией, общаясь на нейтральные темы. Ни о каком командном единстве здесь, понятное дело, и речи не шло, да оно им и не было нужно. Все четверо были индивидуалистами, имея разное мнение друг о друге и о мире в целом. Самое отличное от других мнение было у Огрона, но об этом, пожалуй, немного попозже. Итак, они стояли у окна и после продолжительного молчания решили завязать нейтральный разговор.

             - Вам не кажется, что эта погода просто отвратительна? – с полуулыбкой спросил Огрон. Его голос уже выправился, превратившись в одно из неоспоримых достоинств своего хозяина – чрезвычайно мягкий и теплый баритон, так привлекающий к себе женское внимание.

             - Погода как погода, - пожал плечами Гантлос. У него был более низкий голос, чем у Огрона, но тоже приятно звучащий. – Солнце же не может светить постоянно, ему тоже нужно от нас отдохнуть. – Он усмехнулся.

             - Ты неисправим, Гантлос! – Огрон с усмешкой повернулся к другу. – Тебя ничто не может вывести из себя! Наверняка даже если на наш приют свалится метеорит, ты только пожмешь плечами и скажешь: «Надо же ему было куда-то падать» - Он пристально посмотрел на товарища. – Может, ты пуленепробиваем?

            Гантлос рассмеялся.

             - Хочешь проверить?

             - Нет, просто интересно.

             - Нет. – Гантлос посмотрел в окно. – А вообще миссис Моргана когда-то говорила: «Это не мир вокруг серый, просто окно грязное»

             - Ну сколько можно говорить о миссис Моргане! – воскликнул Огрон. – Если ты так любишь математику, люби на здоровье, но не надо постоянно цитировать преподавателя! Ты так часто о ней вспоминаешь, что она, наверное, икает по три часа в день!

             - Вот уж не думал, что ты веришь в приметы, - усмехнулся Гантлос. – Я надеюсь, что ты хотя бы не боишься черных кошек?

             - И за что все так их не любят? – внезапно подал голос Думан, и все тут же повернулись к нему. Его голос еще не начал ломаться и потому был очень высоким, хотя и тихим, он неизменно привлекал к себе внимание. – Кошки ведь прекрасные животные, что кому за дело, какого они цвета?

             - Это старое поверье, Думан, - ответил Огрон, - настолько старое, что его уже не искоренить. Никто почему-то не любит черный цвет, все считают его символом тьмы, траура, скорби… А мне он нравится, - пожал он плечами.

             - Как может животное быть символом тьмы? – не унимался Думан. – Ведь животные – это часть природы, как природа может быть темной?!

            Огрон усмехнулся. У него была своя точка зрения по этому вопросу, но он не стал ее излагать.

             - Что-то мы слишком далеко зашли, - улыбнулся он, ловко сворачивая тему. – А как у тебя дела, Анаган? – внезапно повернулся он к молчавшему другу. – Что-то тебя совсем не слышно.

             - Я просто думал, - робко отозвался Анаган. Не слишком красноречивый от природы, он недавно обзавелся еще одним поводом для молчания. Перелом его голоса был в самом разгаре, и голос вытворял невесть что: то звучал юношеским басом, то почти срывался на писк. Поэтому Анаган старался говорить как можно тише и как можно реже. Но Огрона это не слишком волновало, и он продолжал взывать его к разговору:

             - Вот как! Интересно, о чем же?

             - Я думал… - Анаган запнулся, боясь быть непонятым и осмеянным. – Я думал о том… как, наверное, интересно на тех планетах, где царит природа. Никакого шума, никаких границ, только свобода…

            Думан мечтательно вздохнул, Гантлос усмехнулся, Огрон фыркнул.

             - Не люблю природу, - сказал он. – Особенно когда ее много. Хотя в одном ты прав, дружище Анаган: свобода – это действительно неплохо.

            Анаган нахмурился. Во-первых, он был раздосадован снисходительной реакцией Огрона, во-вторых, ему страшно не понравилось слово «дружище». Анаган никогда не считал его своим другом, и показные словечки Огрона его сильно раздражали.

             - Однако, - вмешался Гантлос, видя назревающий конфликт, - осталось всего полтора часа до ужина. Предлагаю закончить уроки на завтра, а потом продолжить нашу беседу за трапезой, что скажете?

            Все утвердительно кивнули и почти моментально разошлись в разные стороны. Думан и Гантлос действительно отправились делать уроки, Огрон просто пошел бродить по опустевшим коридорам, а Анаган закрылся на маленьком запустевшем балкончике, решив подумать о жизни. Давайте же проследуем за каждым из них и немного поразмышляем вместе с ними.

            Думан, деливший комнату с Анаганом, по причине вышеупомянутого отсутствия товарища остался в комнате один и был даже рад этому. Несмотря на значительное сходство характеров, они с Анаганом никак не могли найти общий язык. То ли потому, что Анаган почти все свободное время проводил в уединении за сочинением стихов и ни с кем не общался, то ли из-за скрытности Думана, то ли из-за их обоюдной неразговорчивости, но, так или иначе, общаться у них не получалось. Но Думан нисколько не страдал от этого. Вот и теперь он совершенно спокойно приступил к урокам, однако, сделав свою любимую биологию, заскучал. Он отложил книги, встал и подошел к окну. После дождя все вокруг казалось серым, и земля, и небо… как тогда, девять лет назад. Думану было всего четыре года, но он отлично помнил тот день, когда оказался здесь впервые. Он начал вспоминать все, что произошло с ним за всю его жизнь, и, как всегда, забыл обо всем, глядя вдаль на тусклую панораму города.

            Нельзя сказать, что Думан был желанным для родителей ребенком. Его мать сразу же после рождения сына предпочла переложить бремя воспитания на отца и упорхнула в неизвестном направлении (а она действительно упорхнула, поскольку, обладая силой метаморфосимбиозиса, могла превращаться во что угодно и последний раз предстала перед семьей в виде вороны). Поэтому воспитанием мальчика занялся отец, человек с довольно суровым характером, и поначалу он был не слишком внимателен к сыну. Но маленького Думана не интересовали ни семейные драмы, ни общественное мнение, он просто всем улыбался, и, глядя на эту искреннюю улыбку, его отец тоже не мог не улыбнуться. Его сердце понемногу начало смягчаться, и он всем сердцем полюбил своего сына, обещав себе воспитать из него мужчину. Но сбыться этому, увы, было не суждено.

            Магикс тогда был довольно неспокойным городом, поскольку там то и дело вспыхивали конфликты между группировками различных магических существ. Отец Думана был болен ликантропией, но, в отличие от своих бывших товарищей-оборотней, он не хотел истреблять все вокруг, теперь у него был сын. Этого его нежелания быть убийцей оказалось достаточно для того, чтобы однажды мужественный оборотень не вернулся домой. Видя, что его нет дома, соседка на время забрала маленького Думана к себе. Через пару дней в репортаже новостей объявили о нахождении трупа его отца. До этого мальчик часто задавался вопросом, почему папа не вернулся, но он избавил соседку от необходимости рассказывать ему страшную новость, увидев репортаж своими глазами. Вид окровавленного трупа, над которым явно постарались несколько оборотней-убийц, потряс его. От наступившего шока Думан потерял дар речи, он не слышал задаваемых ему вопросов, перед глазами у него было мертвое тело отца. На следующий день, видя, что мальчик ни на что не реагирует, соседка отвела его в приют. Сама она не могла воспитывать чужого ребенка, ведь у нее были свои дети, и, хотя ей было искренне жаль мальчика, она помнила намерение его отца сделать из него мужчину и решила, что, закаленный жизнью  в приюте, он станет таковым. Директриса приюта Агата Грегсон, строгая, мудрая и понимающая женщина, выслушала историю Думана и подозвала мальчика к себе. Он неуверенно подошел к ней, похожий на сомнамбулу.

             - Ты любил своего отца, Думан? – спросила Агата.

            Думан быстро-быстро закивал головой.

             - Запомни, - сказала директриса, - мы не сможем заменить тебе отца, но сделаем все для того, чтобы он мог тобой гордиться, хорошо?

            Думан снова закивал. Ему очень хотелось заплакать, но он боялся сделать это при посторонних.

             Пока Думан боролся с собой, миссис Грегсон сказала его соседке:

             - Не беспокойтесь за мальчика, здесь он будет в надежных руках. – Однако, когда успокоенная соседка вышла из приюта, директриса подошла к окну и тяжело вздохнула:

             - Бедный мальчик! В четыре года остаться сиротой!

            Думан тем временем пытался идти по приюту, с трудом переставляя ноги. Ему было очень страшно оставаться здесь, ведь все казалось таким незнакомым, угрюмым, серым… Внезапно ему в глаза бросилась чья-то фигура. Это оказался мальчик постарше его, который смотрел на нового воспитанника с искренним сочувствием. Думан в нерешительности остановился, и мальчик подошел к нему.

             - Не бойся, - тихо сказал он, - здесь не так уж и плохо.

            Услышав этот теплый дружелюбный тон, Думан не выдержал и разревелся, уткнувшись носом в плечо утешавшего его мальчика. Тот осторожно гладил его по спине, пытаясь успокоить. Между мальчиками сразу установилось взаимопонимание, и, когда они посмотрели друг другу в глаза, каждый из них понял, что обрел друга. Так Думан познакомился с Гантлосом.

            После этого Думан уже не представлял себе жизни без товарища. Он всецело доверял ему и ни разу не пожалел об этом. Гантлос искренне заботился о нем, терпеливо выслушивал и всегда был готов прийти на помощь. И помощь эта не ограничивалась защитой Думана от старших воспитанников, это была и полная духовная поддержка. К тому же Гантлос чем-то напоминал Думану его отца (возможно, внешней суровостью и внутренним теплом), и это еще больше сближало их. Думан искренне дорожил своим другом и был счастлив, что судьба свела их. Хотя отношения с другими воспитанниками у него не складывались, поскольку Думан был не слишком общителен, ему было вполне достаточно дружбы с Гантлосом, чтобы чувствовать себя кому-то нужным. Так и протекала его жизнь в приюте вот уже десятый год.

            Пока Думан размышлял о своей жизни, Гантлос не тратил время на пустые мысли и спокойно доделывал уроки. Нельзя сказать, что он был лучшим учеником (каких, впрочем, в приютах почти не бывает), но благодаря внимательности, усидчивости, а также умению и желанию находить общий язык с преподавателями он заслужил репутацию «хорошего и умного мальчика». Гантлосу действительно нравилось общаться с учителями, он не ленился лишний раз задержаться после уроков и попросить учителя пояснить некоторые сказанные им вещи или же просто узнать его мнение, и преподаватели охотно шли на контакт. Самые доверительные отношения у него сложились с учительницей математики, миссис Морганой Фейт, мудрой и доброй женщиной, которая с большим уважением относилась к вежливому и добродушному мальчику. Видя его дружбу с Думаном, она с улыбкой говорила себе, что Думан находится в надежных руках. Однако, несмотря на довольно дружественные отношения с учителями, со сверстниками Гантлос общего языка найти не мог. Его единственным другом был Думан, знавший о чуткости Гантлоса и его добром сердце. Для остальных он был просто силачом, способным быстро и красиво победить в драке. Воспитанники предпочитали не связываться с ним, но не только из-за его силы, а и из-за того, что Гантлос, по их мнению, был любимчиком учителей, мысль о том, что он всего лишь старательно учится, просто не приходила им в голову. Да и сам юноша не стремился развеять их сомнения, нимало не заботясь об общественном мнении. Единственное, что угнетало его, - история его появления в приюте, частично ставшая достоянием воспитанников и дополнительным поводом для насмешек. Впрочем, разумного юношу всегда беспокоили не последствия, а их причина.

            Гантлос был, наверное, единственным воспитанником приюта, оказавшийся там почти сразу же после рождения. Неизвестно, кто были его родители и по какой причине бросили его, однако в одну из майских ночей сама Агата Грегсон, бывшая уже тогда директрисой приюта и жившая там вместе с воспитанниками, обнаружила у дверей приюта подкидыша. Спящий младенец не поднимал шума, и директриса едва заметила его в темноте. Когда она взяла ребенка на руки, он проснулся и с улыбкой посмотрел на нее. «Какой чудный малыш! – подумала она. – Как бы мне хотелось самой воспитать его…» Дело в том, что по существующему в Магиксе обычаю директриса приюта или школы не могла иметь или воспитывать детей. У мужа Агаты были связи в Совете старейшин, и он мог бы по просьбе жены уговорить их изменить закон. Однако миссис Грегсон свято чтила традиции и, поколебавшись, записала ребенка в списки воспитанников приюта, сразу дав ему имя, внезапно пришедшее ей на ум. Правда, отказавшись от ребенка, Агата не могла себе этого простить и твердо пообещала себе воспитать малыша, как собственного сына. И, хотя директриса всегда ухаживала за воспитанниками, все сразу заметили, что новому ребенку она уделяет заметно больше внимания. Негласно помогая растущему мальчику, директриса потихоньку направляла его, с детства воспитывая в нем настоящего мужчину. Благодаря ее незаметным стараниям Гантлос уже с детских лет стал намного серьезнее своих сверстников и предпочел детским играм учебу. Впрочем, это не мешало ему обладать довольно веселым характером и относиться ко всему с большой иронией.

            Когда Гантлосу было семь лет, он подружился с Думаном. Этот хорошенький малыш с яркими топорщившимися волосами вызывал у него исключительную симпатию. С появлением Думана Гантлос многое осознал, и в частности то, что ему, как старшему, нужно быть сильным, чтобы в любой ситуации быть готовым защитить друга. С этой целью мальчик начал усиленно заниматься спортом, и, подвергая себя огромным физическим нагрузкам, он становился все сильнее, выносливее и тверже. Старшие воспитанники перестали быть для него угрозой, да и Думан, ради которого Гантлос и подверг себя такой участи, был искренне горд тем, что у него такой сильный и мужественный друг, ставший для него самого примером для подражания. В свою очередь, Думан был беззаветно предан своему старшему другу и не представлял себе жизни без него. Гантлос разделял его чувства. Маленький Думан был для него не просто другом, он был главным компонентом смысла жизни юного рыцаря, который заботился о нем, как только мог. Только Гантлосу было известно о том, что отец Думана был оборотнем, а мальчик хорошо знал, что ликантропия передается по наследству. Гантлос страшно боялся за своего друга, его даже иногда мучило страшное предчувствие того, что ликантропия окажется смертельным испытанием для Думана, но он старался не думать об этом и тем более никогда не заговаривал об этом с другом. Хотя друзья безоговорочно доверяли друг другу, опасения Гантлоса навсегда остались в секрете.

            Что касается отношений с Анаганом и Огроном, то в их компании Гантлос чувствовал себя довольно уверенно, хотя особой симпатии к ним не испытывал. Анаган казался ему обычным идеалистом, поскольку сам Гантлос совершенно не тяготел к романтике, здраво предпочитая ей реальную жизнь. Отношение его к Огрону было двойственным. В отличие от всех остальных, с ним он мог общаться на равных, не чувствуя возрастных и психологических барьеров. Но Гантлос чувствовал, что у Огрона есть какие-то скрытые силы, возвышающие его над окружающими. И хотя Гантлос не чувствовал на себе воздействия этих сил, его не покидало странное предчувствие, что загадочный юноша довольно опасен и наверняка замышляет что-то недоброе. Впрочем, пока эти опасения ничем не подкреплялись, не считая вкрадчивого тона Огрона и его особенного взгляда.

            Сам Огрон в это время, как мы знаем, мерил шагами опустевшие коридоры приюта, погрузившись в свои мысли. Ему всегда было о чем подумать, его острый ум постоянно находил пищу для размышлений. Сейчас он, как и довольно часто, особенно в последнее время, думал о своих главных целях – мести и могуществе. Впрочем, все по порядку.

            В отличие от многих воспитанников, Огрон успел в достатке насладиться родительской любовью. Он был единственным ребенком в весьма состоятельной семье успешного бизнесмена и темной ведьмы и рос в атмосфере любви и понимания. Правда, его родители были довольно суровы к другим людям и с детства наставляли Огрона не воспринимать их всерьез, чему их сын с радостью последовал. Примечательно, что, хотя мальчику ни в чем не было отказа, он не особенно стремился к роскоши и даже в некоторой степени был аскетом. Родители, особенно мать, души не чаяли в сыне, который рос живым и сообразительным ребенком, а когда у него обнаружились магические задатки, видимо, передавшиеся от матери, она была вне себя от радости и с энтузиазмом принялась обучать сына всему, что знала сама. Поэтому Огрон, помимо обычного образования, получал еще и магический опыт. Его способности оказались достаточно сильными, он мог заставить собеседника делать все, что ему заблагорассудится, а это являлось признаком большой силы. Огрон относился к отцу если не с любовью, то с большим уважением, а мать он по-настоящему любил и был несказанно благодарен ей за все, чему она его учила. Он еще в детстве поставил себе цель стать великим и могущественным магом, и в какой-то степени ради того, чтобы мать могла им гордиться. В любом случае, Огрон прилежно учился, стараясь не разочаровывать родителей, и у него это хорошо получалось. Однако жизнь обласканного всеми наследника огромного состояния круто изменилась в один момент.

            Когда Огрону было двенадцать лет, его родители, как они обычно делали каждое лето, отправились в отпуск на своей машине. Огрон из-за своей нелюбви к отдыху и склонности к аскетизму не поехал с ними, оставшись дома и почитывая манускрипты по темной магии. И вот, когда он зачитывался легендой о Темном паладине, внезапно зазвонил телефон. Огрон снял трубку и, выслушав несколько слов собеседника, помертвел. Тихий печальный голос полицейского сообщил ему, что на окраине города произошла автокатастрофа, водитель грузовика случайно столкнулся с машиной его родителей. К счастью, оба погибли сразу, не успев понять, что происходит. Водитель грузовика, чудом оставшийся в живых, страшно испугался и, вызвав полицию, сразу взял всю вину на себя, но это не интересовало Огрона. Сглотнув слезы, он сухо спросил, что будет с ним.

             - Комиссия решит, - коротко ответил полицейский и повесил трубку.

            После этого Огрон едва держался на ногах. Еще каких-то пять минут назад он был твердо уверен в завтрашнем дне, а теперь не знал, что и подумать. В один миг потеряв родителей, мальчик в депрессии бродил по резко опустевшему дому, из которого, казалось, как по волшебству исчезли весь уют и тепло. Огрону очень хотелось разрыдаться, но он сдерживал себя, не позволяя сорваться. Никогда он не чувствовал себя таким одиноким и брошенным.

            На следующий день в особняк приехали какие-то люди с чемоданчиками, полными разных бумаг. Огрон, не спавший всю ночь, угрюмо смотрел, как они ходят по дому, берут каждую вещь в руки и что-то записывают. Ничего хорошего это не предвещало. Мальчик подошел к какой-то женщине, отдававшей распоряжения, видимо, главе комиссии.

             - Что вы делаете? – мрачно спросил он.

             - Ах, бедный мальчик! – всплеснула руками женщина, хотя в ее голосе особых эмоций не было. – Как же мне тебя жаль!

             - Что вы делаете? – повторил Огрон.

             - Детка, мы описываем имущество, - ответила она, не глядя на него.

             - Описывают только бесхозное имущество, - сухо сказал мальчик. – Разве оно не принадлежит мне, как наследнику?

             - Ах, детка, ты еще слишком мал! – воскликнула женщина, потрепав его по голове. Огрон брезгливо поморщился. – Поэтому мы забираем имущество, оно будет принадлежать властям.

             - А как же я? – сурово спросил Огрон. – Вы, кажется, не заметили, что я не погиб вместе с родителями, и стою перед вами, живой и здоровый.

             - Мальчик, о тебе позаботятся, - небрежно ответила женщина, устав от назойливого паренька, задававшего слишком много вопросов. – Тебя определят в приют, и тебе там обязательно понравится. – Грубо оттолкнув его, она крикнула остальным: - Ребята, поторапливайтесь! Забирайте все, что сможете, и в машину, остальное заберем завтра. А этого, - кивком указала она на Огрона, - отвезите в приют, и побыстрее, у нас мало времени.

            Огрон больше не сопротивлялся событиям. С тяжелым сердцем глядя на то, как родительские вещи переносят в бездонный грузовик, он, не противясь, сел в машину с несколькими членами комиссии, которые привезли его к какому-то мрачному серому зданию, высадили из машины и привели к уже знакомой нам миссис Грегсон. Почти не прислушиваясь к их словам, директриса с любопытством смотрела на Огрона, которого внезапно одолел приступ глубокого пофигизма, и поэтому он, тоже не слушая вдохновенное вранье членов комиссии, вальяжно развалился на стуле и с задумчивой улыбкой созерцал потолок.

             - Вы себе не представляете, - тем временем восклицала какая-то девушка, - бедный сиротка просто лежал на улице! Когда я вспоминаю об этом, у меня разрывается сердце!

             - Все это очень интересно, - остановила поток ее красноречия директриса, - благодарю вас за ваше участие, но у меня много дел. Вы можете быть свободны, а ты, мальчик, пожалуйста, останься.

            Члены комиссии, радуясь, что все наконец-то закончилось, поспешили покинуть приют. Огрон же, по-прежнему развалившись на стуле, медленно перевел свой взгляд с потолка на директрису.

             - Скажи мне, мальчик, - спросила Агата, - как тебя зовут?

             - Огрон, - безразлично представился он.

             - Итак, Огрон, - миссис Грегсон внимательно посмотрела на него, - все то, что говорили сейчас эти люди, - это правда?

            Огрон задумался. Он прекрасно понимал, что это неправда. Но, с другой стороны, в этой неправде был смысл. Не станешь же рассказывать всякому встречному о своем горе.

             - Да, - ответил он. – Меня действительно нашли на улице. Я бездомный сирота.

            Директриса с сомнением посмотрела на чистую одежду Огрона. Он выглядел довольно ухоженно и явно не смахивал на бездомного сироту.

             - Ты уверен? – спросила она.

            Огрон вспомнил один из уроков матери – ты всегда прав, просто нужно доказать это остальным. Он решил проверить этот совет на практике и, сделав самое жалобное выражение лица, посмотрел на директрису.

             - Я говорю чистую правду, мэм, - заговорил он, придав голосу жалостливое звучание. – У меня нет ни дома, ни родителей, они умерли так давно, что я и забыл, кто они были и как их звали. Я раньше прятался в старых бараках, а теперь меня выгнали оттуда, и я сплю на улице. Не выгоняйте меня, мэм, мне совсем негде жить!

            Хотя из всей его речи правдой были только последние слова, Огрон говорил настолько убедительно, что директриса едва не разрыдалась.

             - Я ни за что не выгоню тебя на улицу, Огрон! – воскликнула она, обняв мальчика. – Теперь это твой дом, здесь ты в безопасности!

             - О, благодарю вас, мэм! – радостно проговорил он, в очередной раз убедившись в своих способностях. – Я буду хорошим мальчиком, я обещаю!

             - Иди же, можешь пойти в свою комнату, - взволнованно сказала директриса, все еще находясь под впечатлением от рассказа. – Кажется, на третьем этаже в 133 комнате живет Гантлос… Можешь поселиться с ним, думаю, он будет не против… - Жестом она попросила его уйти, и он с облегчением вышел из ее кабинета, однако направился не в указанную комнату, а пошел и закрылся в туалете. Весь гнев, который накопился у него за последние два дня, норовил излиться наружу, и тот, кто тогда увидел бы Огрона, наверняка испугался бы до полусмерти. Он был в ярости на всех: на полицию, хладнокровно передавшую его в руки жадной до денег комиссии, на лживых членов этой комиссии, на хорошую погоду, совершенно неуместную в такой ужасный день, и на судьбу, так жестоко с ним поступившую. «Они обошлись со мной как с вещью! – кричал про себя Огрон. – Теперь все, что мои родители накопили за всю свою жизнь, попадет в руки этих мерзавцев!» Мальчик хорошо знал, что состояние его родителей исчислялось миллионами, и справедливо негодовал, что его так беззаконно отстранили от этого. «Папа бы никогда не допустил этого, - думал он, - он бы убил их за такое!» Внезапно простая мысль пришла в его воспаленный мозг. «Я должен отомстить! – догадался он. – Когда я стану сильным и могущественным, они поплатятся за свою жестокость, поплатятся… жизнью» На лице мальчика появилась злобная улыбка. Мысль о мести успокаивала его. Однако, четко осознав свою вторую главную цель, он тут же подумал, что для этого придется изрядно потрудиться. Теперь, когда он оказался лишен средств к существованию и потерял все свое наследство, оставался единственный путь к могуществу – магия. Опыт с директрисой убедил его в том, что он владеет сильным волшебством, но недостаточным для того, чтобы стать великим. Нужно было многому научиться, и вот тогда… Впрочем, Огрон об этом не думал. Выйдя из туалета, он, уже совершенно спокойный, направился в комнату, в которой его поселила директриса. Войдя туда, Огрон, быстро осмотрев небольшую комнату, увидел довольно крепкого парня с короткими светлыми волосами, чуть постарше его. «Очевидно, это мой сосед» - подумал Огрон, подходя к нему.

             - Привет, ты Гантлос? – со спокойной улыбкой спросил он. У мальчика никогда не было проблем с общением, застенчивостью он не отличался.

             - Да, и что? – поинтересовался собеседник. Хотя он выглядел миролюбиво, у Огрона возникло ощущение, что соседу он не понравился, но это его ничуть не испугало.

             - Меня зовут Огрон, - представился он. – Миссис Грегсон сказала, чтобы я поселился с тобой в этой комнате, ты не против?

             - Нет, конечно, располагайся! – Гантлос указал рукой на кровать у окна. – Будешь спать здесь, согласен?

             - Разумеется! – широко улыбнулся Огрон, растянувшись на этой кровати. Гантлос с любопытством посмотрел на него.

             - Я тебя раньше не видел, - сказал он. – Ты новенький?

             - Ага, - Огрон уставился в потолок. – Меня сегодня подобрали на улице.

             - Да ну? – Гантлос нахмурился. – Что-то ты непохож на бездомного.

            Огрон уже привычно посмотрел ему в глаза и, вложив энергию в каждое слово, сказал:

             - Говорю тебе, я сирота, жил там, куда добрые люди пустят.

            Гантлос, тоже смотревший ему в глаза, усмехнулся:

             - Не верю! – и зевнул.

            «Неужели мои силы на него не действуют? – ошарашенно думал Огрон. – Странно, ведь я не чувствую в нем магию…»

             - А, впрочем, - прибавил Гантлос, - не хочешь говорить, что с тобой произошло, не говори. У всех своя история, у многих нелицеприятная, это уж как случилось. – Он почему-то вздохнул. – Ты не стесняйся, живи в свое удовольствие, только не шуми слишком много. Я привык жить в тишине и одиночестве, сам понимаешь.

             - Конечно, - рассеянно проговорил Огрон, все еще удивляясь. Гантлос оказался первым человеком, не поддавшимся его обаянию. «Надо поработать над собой» - подумал Огрон, поворачиваясь на другой бок.

            Вечером Гантлос познакомил его со своими приятелями – застенчивым Думаном и поэтически настроенным Анаганом. От обоих Огрон был не восторге – женоподобный Анаган то и дело томно вздыхал, размышляя о возвышенном, а Думан, казалось, вообще боялся раскрыть рот без одобрения Гантлоса, хотя тот совершенно не давил на него. Они вдвоем выглядели довольно устойчивой компанией, хотя были похожи друг на друга, как слон и канарейка. Анаган же сознательно отделял себя от них, демонстрируя то ли излишнюю скромность, то ли артистические замашки (а, может, и то и другое). Однако, несмотря на все их недостатки, Огрон, увидев их, сразу понял, что он сможет влиться в их команду, сплотить их и стать единоличным лидером, заняв место Гантлоса. Не то чтобы старший из друзей был лидером компании, скорее связующим звеном (хотя Анагана он, судя по всему, тоже недолюбливал), но Огрон привык везде быть первым и, не задумываясь, стал именовать их сборище «я и они». Общение с другими воспитанниками ему давалось легко, поскольку он не стеснялся применять свои силы, никогда не подводившие его. С троицей друзей он был преимущественно искренен (то есть не говорил все, что думал, но не говорил того, что не думал), давая себе передышку между заклинаниями, но с ними отношения у него складывались не слишком хорошо. Анаган его раздражал, Думана было невозможно разговорить, Гантлос, хотя и вызывал куда меньше отрицательных эмоций, чем они, выводил из себя амбициозного Огрона тем, что единственный осмеливался ему перечить и, как назло, совершенно не подчинялся его магии. Но Огрон не решался с ним конфликтовать, побаиваясь его железных мышц и значительно уступая ему по физической силе. Зато с остальными у него проблем не было: взрослые беспрекословно подчинялись его просьбам-требованиям и считали его чудным мальчиком, сверстники относились нейтрально, хотя при случае он мог убедить их в своей правоте, заставив их согласиться с тем, что они всегда считали глупостью, и всегда достойно давал отпор обидчикам, так разговаривая с ними, что им самим становилось стыдно. Однако ему, в общем-то, было на это наплевать. Огрон был томим мыслью о мести, ставшей для него главной целью и распространившейся не только на его обидчиков, но и на всех людей и магических существ. Он считал их виновными по определению, по причине одного их существования, и месть им, по его мнению, была его долгом чести, а свою честь Огрон ставил высоко. Так он и жил, не теряя уверенности в себе и в том, что однажды он станет тем, кем всегда мечтал.

            Анаган, которого мы оставили на балкончике, тем временем сидел и пытался написать какое-нибудь стихотворение, но вдохновение, как назло, решило не навещать его в этот день. Тщетно юноша пытался найти что-то, что могло бы воодушевить его, но ни мрачный серый пейзаж во дворе, ни угасающий запах озона, ни тишина вокруг не могли вдохновить юного поэта. Тогда он решил немного поразмышлять о прошлом, но, чем дальше он углублялся в воспоминания, тем меньше ему хотелось сочинять. На глазах у него появились слезы, и, узнав его историю, вы найдете объяснение таким сильным эмоциям.

            Мать Анагана, молодая девушка по имени Клэр, родилась в семье образованных, но бедных людей. Воспитываясь в духе строгой морали, девушка, однако, сознавала, что семья ее влачит жалкое существование, которое уготовано и ей. Судьба не обманула ее. Клэр, окончив школу, не могла поступить в высшее учебное заведение по причине ухудшения положения семьи и решила искать работу. Однако ни для кого не секрет, что девушка без образования или связей, даже красивая, умная и начитанная, не сможет заняться никаким более или менее благовидным делом. Съехав от родителей, чтобы не обременять их еще больше, Клэр, не найдя иного выхода, вынуждена была зарабатывать на жизнь проституцией. Она ненавидела свою «работу», но знала, что больше никак прокормить себя и родителей не сможет, и терпела. Бедная девушка была уверена, что долго не протянет, но судьба однажды смягчилась над ней и послала небольшой подарок.

            Однажды поздним вечером Клэр, как и всегда, стояла у шоссе в ожидании клиентов. Был довольно холодный вечер, люди редко появлялись на улице, но девушка и ее товарки не могли себе позволить упустить шанс заработать немного денег, и поэтому привыкли к капризам погоды. Клэр, отчаявшись дождаться кого-то, засобиралась домой, но вдруг проходивший мимо человек привлек ее внимание. Он медленно шел, засунув руки в карманы, низко опустив голову и не оборачиваясь. «Наверняка у него случилось горе» - подумала девушка и, не обращая внимания на хихиканье проституток, пошла за ним. Заметив, что она идет за ним по пятам, незнакомец обернулся. Это оказался довольно симпатичный мужчина, смуглый, лет тридцати на вид, с темными волосами и печальными карими глазами.

             - Зачем вы идете за мной? – мрачно спросил он.

             - У вас, должно быть, случилось несчастье. Вам помочь? – спросила Клэр.

            Незнакомец печально улыбнулся.

             - Благодарю вас за участие, - сказал он, - я не думал, что люди в наше время способны переживать за других. Но, увы, я не смогу расплатиться с вами, а вам наверняка нужны деньги. Идите своей дорогой, девушка, и пусть вам повезет. – Он хотел было уйти, но Клэр остановила его, взяв за руку.

             - Мне не нужны деньги, - отчетливо сказала она. – Но вам, кажется, нужна помощь. Что с вами произошло?

            Вздохнув, незнакомец принялся рассказывать ей свою обыденную историю. Его звали Йохан, он работал клерком в какой-то конторе, жил на грошовую зарплату, да еще и грозил попасть под сокращение штата. Девушке стало его жаль, она ведь хорошо знала, что такое материальные трудности. Внезапно несчастливый клерк остановился и внимательно посмотрел на нее.

             - И все-таки я не могу понять, почему вам интересна моя судьба? – спросил он. – Ведь вы знаете, что денег у меня нет.

             - Я… делаю это не ради денег… - пробормотала Клэр. Не могла же она сказать ему, что он ей понравился. – Вы… вы позволите мне пойти с вами? Я только провожу вас…

            Йохан с улыбкой согласился, ему тоже было дорого внимание этой необыкновенной девушки. Клэр осталась у него на ночь, и наутро они твердо решили никогда не расставаться. После весьма скромной свадьбы Клэр бросила свою профессию, как и обещала мужу. Однако, несмотря на значительные финансовые проблемы, они были счастливы. Йохан был на седьмом небе от счастья, когда Клэр родила мальчика, которого назвали Анаганом. Ребенок оказался способным и, едва научившись говорить, стал рифмовать слова, уже в три года он научился читать. Счастливая мать пребывала в полной уверенности, что он станет известным поэтом. Даже у Йохана дела пошли в гору, и на какое-то время в семье воцарился покой, однако их радость была недолгой.

            Началось все с убийства главы семьи. В Магиксе произошла очередная перестрелка (а в те времена они были довольно частыми), и отец Анагана погиб от случайной пули (возможно, не совсем случайной, но уж точно не спровоцированной им самим). Мальчику, оставшемуся без отца, тогда было только три года. Снова оставшись без средств к существованию, Клэр была вынуждена вернуться на панель. Товарки кое-как помогали ей материально, как и всем проституткам, имевшим детей, но и этого хватало с трудом. Ситуация довольно частая, но от других ее отличали отношения самой Клэр с сыном. Она, как только мальчик немного подрос, честно рассказала ему, каким способом зарабатывает деньги. Девушка никогда не считала себя хорошей матерью, но пыталась быть с сыном максимально откровенной, и Анаган, в отличие от многих детей, ценил это. Он считал свою мать настоящей героиней, которая в одиночку воспитывает его, и искренне любил ее, пытаясь никогда не разочаровывать. У него действительно были поэтические наклонности, и он часто сочинял стихотворения, многие из которых посвящал матери. Читая написанные неровным детским почерком строки, Клэр плакала от счастья, радуясь, что у нее такой замечательный и понимающий сын. Однако судьба, видимо, решила поиздеваться над бедной женщиной и подкинула ей еще один удар. Один из богатых клиентов так грубо насмехался над ней, что Клэр не выдержала и, залепив ему пощечину, покинула его дом и навсегда бросила проституцию, окончательно потеряв единственный источник дохода. Хотя подруги продолжали помогать ей, этого едва хватало на еду. Женщина должна была принять важное, но горькое решение – отдать сына на воспитание в приют. «Там, по крайней мере, он будет сыт и одет» - думала она. Клэр долго не решалась поговорить с сыном, но наконец, набравшись смелости, позвала его. Мальчик тут же прибежал на зов, испугавшись взволнованного вида матери.

             - Милый Анаган, - печально-ласково начала женщина, взяв его за руки, - ты знаешь, у нас стало совсем плохо с деньгами.

             - Да, мама, - ответил он, думая, что сейчас она опять попросит его отказаться от покупки новой игрушки. «Это не страшно, - думал он, - но почему мама так волнуется?»

             - Ты не понял… - у Клэр дрогнул голос. – У нас не хватает денег даже на еду… Мне стыдно перед тобой, мой мальчик – Она всхлипнула, не сумев перебороть себя.

             - Не плачь, мама! – Анаган взволнованно придвинулся к ней поближе и обнял ее.

             - Мне стыдно и страшно говорить тебе это, но… - Женщина с трудом выговаривала слова. – Я ужасная мать, я не смогла прокормить собственного ребенка… Милый мой… У нас совсем нет денег. Я вынуждена отдать тебя в приют… Чтобы ты хотя бы жил по-человечески…

            Анаган страшно испугался. Он никогда не расставался с матерью дольше чем на несколько дней, а тут вдруг покинет ее навсегда…

             - Я хочу остаться с тобой! – Мальчик с плачем прижался к ней. Клэр, тоже не сдерживая слез, крепко обняла его.

             - Я тоже хочу этого, милый, - шептала она, покрывая его поцелуями, - но у нас нет другого выхода. Если ты останешься со мной, то умрешь с голоду…

             - Значит, - проговорил мальчик сквозь слезы, - ты хочешь, чтобы я был сытым, а сама тогда… Нет, мама, ты никогда не умрешь! – пылко воскликнул он, обнимая ее. – Я… я готов отправиться в приют, только обещай мне, что ты будешь здорова!

             - Обещаю, милый, я обещаю! – Клэр снова обняла сына. Чудный, милый, замечательный мальчик, он все понял!

            На следующий день Клэр с тяжелым сердцем отвела сына в приют. Чуткая миссис Грегсон выслушала всю историю бедной женщины и понимающе кивнула.

             - Ваш мальчик будет в порядке, я за это ручаюсь, - пообещала она.

            После разговора с директрисой Анаган с матерью сели на скамейку в коридоре. Клэр, снова расплакавшись, обняла сына и не хотела отпускать. Хотя он был уверен, что у мамы все наладится и она обязательно его заберет, женщина с болью осознавала, что прощается с сыном навсегда…

             - Я буду хорошим мальчиком, я обещаю! – увещевал ее Анаган, даже сквозь слезы не терявший надежды. – Мы обязательно увидимся снова, да?

            Женщина, плача, кивала. Впервые в жизни она не осмелилась сказать ребенку правду.

            Эту трогательную сцену прощания наблюдали уже знакомые нам Думан и Гантлос. Маленький, тогда еще только шестилетний Думан со вздохом проговорил:

             - Хорошо, когда тебя всегда кто-то любит. Правда, Гантлос?

            Старший мальчик молча кивнул. Думан, посмотрев на него, очень удивился. Выражение лица Гантлоса было обычным, только что-то было не так во взгляде. На мгновение Думану показалось, что в глазах у его друга слезы. Однако он сразу счел эту мысль нереальной и твердо убедил себя в том, что ему всего лишь показалось. Это было очень кстати для Гантлоса, который первый раз в жизни не смог справиться с собой… Глядя на эту сцену искренней любви сына и матери, мальчик остро чувствовал ревность к новому воспитаннику. Сам-то он никогда не знал, что такое материнская ласка…

             - Надо помочь ему освоиться, - вывел его из забытья голос Думана. Гантлос кивнул и, отвернувшись, быстро провел рукой по глазам. Ему не очень-то хотелось помогать этому «маменькиному сынку», но отказать Думану было выше его сил. Когда Клэр, расставшись с сыном, вышла из приюта, два друга подошли поближе к покинутому Анагану.

             - Добро пожаловать! – кисло улыбнулся Гантлос. Думан приветственно помахал рукой.

             - Здравствуйте, - робко произнес Анаган, шмыгнув носом.

             - Это грустно, когда приходится расставаться с родителями. Но здесь хорошо, мы поможем тебе освоиться, - радостно сказал Думан.

             - Спасибо. – Анаган утер слезы.

             - Как тебя зовут? – поинтересовался Думан.

             - Анаган, - тихо представился мальчик. – А вас?

             - Я Думан, - радостно воскликнул младший из друзей, - а это мой лучший друг Гантлос. – Названный мальчик снова улыбнулся, но уже более миролюбиво. «Немного снисхождения никогда не помешает» - думал он, быстро придя в себя после потрясения.

             - Рад познакомиться, - сказал Анаган. Безразлично осмотревшись вокруг, он спросил: - Давно вы здесь?

             - Два года, - ответил Думан.

             - Всю жизнь, - вздохнул Гантлос.

            «Ничего себе – всю жизнь! – подумал Анаган. – Вот почему он такой хмурый… Может, он и неплохой мальчик, но мне он почему-то не нравится…» Вслух же он сказал:

             - И как вам здесь живется?

             - Не так плохо, как могло быть, - усмехнулся Гантлос. – Все зря считают наш приют ужасным местом. Учителя и тетя Агата любят нас…

             - Кто такая тетя Агата? – удивился Анаган.

             - Миссис Агата Грегсон, наша директриса, - объяснил Думан. – Мы зовем ее «тетя Агата» по ее же просьбе.

             - Интересно… - пробормотал Анаган. Вдруг, вспомнив что-то, он повернулся к Думану: - Так, значит, ты Думан?

             - Да, - оторопело подтвердил мальчик, - а это плохо?

             - Нет-нет, - улыбнулся Анаган. – Просто миссис Грегсон… то есть тетя Агата сказала, что я буду жить в одной комнате с тобой. Ты не против?

             - Нет, конечно! – с улыбкой воскликнул Думан. – А чем ты любишь заниматься? – внезапно спросил он.

             - Ну… - Анаган запнулся. – Я… я пишу стихи.

             - Ой, как интересно! – воскликнул Думан. – А ты прочитаешь нам что-нибудь?

            Анаган помолчал немного и неуверенно продекламировал:

            В темном небе кружит снег

            Над растерянной толпой,

            Понимает человек –

            Не один он здесь живой.

            Как восторженен полет

            Над прохладой серых дней!...

            Вот снежинка нас зовет,

            Полетим и мы за ней!

             - Здорово! – воскликнул Думан. – У тебя талант!

             - Спасибо, - смущенно улыбнулся Анаган.

             - Да, - кивнул Гантлос, - хорошее стихотворение… - Внезапно он спросил: - А сколько тебе лет?

             - Восемь, - удивленно ответил Анаган. – А что?

             - Ничего себе, - пробормотал Гантлос, - в восемь лет писать такие стихи…

             - А я всегда думал, что мои стихи никому не нравятся… - вздохнул Анаган.

             - Ну как же так! – улыбнулся Думан. – Ты плохо к себе относишься!

             - Продолжай писать, - посоветовал Гантлос, - у тебя здорово получается. Тем более что из нашей компании ты первый поэт, - улыбнувшись, добавил он.

            Анаган был изумлен. Его приняли в компанию! А в этом он не сомневался, глядя на радостное лицо Думана и спокойную улыбку Гантлоса. Он тогда уже почувствовал, что они обязательно будут друзьями, и поначалу не отходил от них ни на шаг, восторженно делясь впечатлениями буквально обо всем. Правда, кое-что заставило его серьезно измениться, а случилось это где-то через месяц после его появления в приюте. Директриса зачем-то позвала его в свой кабинет. У хорошо знавшего ее Гантлоса появилось плохое предчувствие, и он, прихватив с собой Думана, решил подождать Анагана у ее кабинета и, если получится, немного подслушать их разговор.

             - Вы хотели меня видеть, ми… то есть тетя Агата? – спросил Анаган, войдя в кабинет.

             - Да, Анаган, - печально вздохнула директриса. – У меня плохие новости. Звонила Бланш, подруга твоей матери…

            Мальчик встревожился. С чего бы Бланш будет беспокоить незнакомого человека?

             - Мне тяжело говорить тебе это, мой мальчик, - тихо сказала Агата, - но… Твоя мама… она умерла.

            Анаган застыл на месте. Страшная мысль о том, что мама может умереть, не приходила ему в голову… Он затрясся, его внезапно одолел сильный озноб, он как будто почувствовал на себе могильный холод. Директриса обняла его, пытаясь унять эту дрожь, но безуспешно. Мальчик смотрел поверх нее и не чувствовал ее прикосновений, из его глаз лились слезы. Решив, что пора вмешаться, в кабинет после деликатного стука вошел Гантлос и за ним Думан. Увидев Анагана в таком состоянии, они поняли все без слов. Обнимая безутешного мальчика за плечи, миссис Грегсон чуть слышно говорила:

             - Бланш сказала, что похороны назначили на завтра. Ты можешь…

             - Я обязательно пойду, - отчетливо сказал Анаган, выпрямляясь. – Только скажите… - он сквозь слезы посмотрел на директрису, – от чего она умерла?

            Миссис Грегсон потрясенно молчала, не зная, как сказать ему правду.

             - Она… не выдержала жизни без тебя, - наконец промолвила она. – Тем более она отказалась от всякой материальной помощи подруг, и голод добил ее…

            Анаган, плохо соображая, что он делает, заметался по комнате. Наконец он врезался в Гантлоса, и тот осторожно обнял его. Думан тоже подошел поближе и принялся поглаживать рыдающего Анагана по спине.

             - Лучше бы тебе пойти с ним, Гантлос, - обеспокоенно заявила директриса.

             - Я сделаю, как вы говорите, тетя Агата, - ответил он, не отпуская Анагана.

             - Я тоже хочу с тобой! – воскликнул Думан. Гантлос, освободив одну руку, с улыбкой потрепал Думана по голове.

             - Там будет совсем не весело, Думан, - сказал он, не прекращая успокаивать Анагана. – Это же все-таки похороны…

             - Все равно хочу с тобой! – капризно повторил Думан. Директриса улыбнулась:

             - Он так привязан к тебе…

             - Чем больше привязываешься к человеку, тем больше оберегаешь его от своих или чужих страданий, - улыбнулся Гантлос. Миссис Грегсон внезапно замолчала.

             - Так, значит, - подытожила она совсем другим, похолодевшим тоном, - завтра вы вдвоем будете на похоронах. Я пойду с вами.

             - А как же я? – удивился Думан. Директриса повернулась к нему:

             - А ты останешься здесь, - сказала она ему. – Ты еще слишком мал, чтобы ездить на похороны, Думан.

             - Но я не хочу быть один! – плаксиво сказал он.

             - Твои друзья быстро вернутся, - отрезала Агата. – А теперь можете идти и помогите Анагану, он еще слишком слаб.

            Гантлос осторожно вывел Анагана из кабинета, помрачневший Думан поспешил за ними. А директриса, оставшись в одиночестве, еще долго вздыхала о несчастной судьбе бедного мальчика. «Право же, он не достоин такой участи» - думала она, правда, совсем не об Анагане…
            На следующий день, как и сказала миссис Грегсон, состоялись похороны. Они были весьма скромными, на них едва ли присутствовало десять человек. За простым, не обремененным украшениями гробом шел Анаган, сопровождаемый Гантлосом, сзади них директриса и другие. Осиротевший мальчик едва переставлял ноги, а когда об умершей читали речь, он трясся от боли и страха, и Гантлос ни на секунду не отходил от него, готовый в любой момент прийти на помощь. Когда гроб опустили в яму и Анаган положил на него скромный букетик лилий, он должен был первым бросить туда горсть земли. Неуверенно взяв немного земли, он вдруг взял руку Гантлоса и переложил землю туда.

             - Я не могу, - едва слышно сказал он.

            Гантлос все понял. Он бросил землю первым, затем добавил горсть от себя и тут же увел Анагана подальше, чтобы он не видел, как деревянный ящик скрывается под землей. Директриса же дождалась официального конца ритуала и собиралась забрать мальчиков,  ожидавших ее около старого склепа. Подходя к ним, она услышала обрывок их разговора:

              - Как ты не понимаешь! – почти кричал Анаган в истерике. – Она ждет меня, она приходила ко мне во сне и звала с собой!

              - А ты не подумал о том, что ты кому-то дорог и здесь? – ответил Гантлос. – Ты обещал своей матери, что будешь хорошим мальчиком, разве ей понравится, что ты нарушил свое обещание?

             - Но я не смогу жить без нее! – Анаган снова зарыдал. – Мне так одиноко без мамы…

             - Знал бы ты, как мне порой бывало одиноко… - чуть слышно промолвил Гантлос. Анаган удивленно обернулся. И правда, на что ему жаловаться, если он потерял мать всего несколько дней назад, а кто-то рос один всю свою жизнь? Он неуверенно подошел к Гантлосу и сел рядом с ним.

             - Ты думаешь, я справлюсь? – сквозь слезы пробормотал он.

             - Конечно, справишься, - Гантлос обнял рыдающего товарища, радуясь, что тот наконец успокоился. – И твоя мама обязательно будет гордиться тобой, я уверен.

            Хотя после этих слов Анаган продолжал плакать, в душе он действительно успокоился. «Он прав, - думал мальчик, - мама должна мной гордиться, я не могу ее разочаровать!» И после этого он почувствовал какое-то облегчение. Он и сам не хотел умирать, даже для того, чтобы воссоединиться с мамой, а тут его проблема разрешилась сама собой. Окончательно успокоившийся мальчик поближе прижался к все еще обнимавшему его Гантлосу, который смотрел куда-то вдаль взглядом, полным печали. Он так и не смог привыкнуть к новому воспитаннику, и, несмотря на все сочувствие, которое он испытывал к Анагану, ревность продолжала оставаться в его душе и никогда не выветрилась до конца. Тем временем директриса наблюдала за ними и, услышав этот разговор, прослезилась. Мудрые слова, сказанные ее самым драгоценным воспитанником, стояли у женщины в ушах, звуча почти как проклятие. Она не заметила, что оба мальчика подошли к ней.

             - Тетя Агата, вам плохо? – обеспокоенно спросил Гантлос.

             - Нет-нет, - махнула рукой директриса, - я всегда плачу на похоронах… Идемте же, нам нужно возвращаться обратно в приют. – Ее слова были искренней ложью, сама процедура чьих бы то ни было похорон никогда не трогала ее до глубины души. Но истинная причина ее слез должна была остаться в секрете, и женщина, усилием воли заставив себя успокоиться, отвела мальчиков в приют и старалась больше не вспоминать об этом.
               
            После смерти матери Анаган сильно изменился. Будучи и раньше не слишком общительным, он еще больше замкнулся в себе, так и не подружившись ни с кем по-настоящему. Думан и Гантлос оставались только его компанией и публикой, которой он зачитывал стихи – он не бросил своей привычки. Более того, творчество стало его отдушиной от мирских проблем, а их у него, надо сказать, было предостаточно. Анаган был довольно рассеянным и из-за этого постоянно попадал в неловкие ситуации: то поскользнется на ровном месте, то не выучит урок просто потому, что забыл о его существовании, он даже носки умудрялся каждый раз надевать разного цвета. Этому имиджу рассеянного парня способствовала также его прическа, состоявшая из шапки темно-каштановых кудрей и отлично дополнявшая поэтический образ мальчика. Гантлос иногда подтрунивал над ним, но очень осторожно, потому что Анаган отличался редкой обидчивостью и даже злопамятностью. Не то чтобы Гантлос боялся его, просто он не хотел наживать себе врагов, даже столь, по его мнению, малоопасных. После того, как в приюте появился Огрон, он тоже стал посмеиваться над Анаганом. Причина этого была проста – они с Гантлосом были донельзя далеки от романтических образов, так возлюбленных юношей-поэтом. Думан больше понимал его, однако, как мы уже знаем, у них общение тоже не складывалось, и Анаган почти все свободное время проводил в одиночестве. Но ему это было не в тягость – он тоже не слишком дорожил своей публикой, уверенный, как и все поэты, в собственной гениальности, и был только рад лишний раз остаться наедине с собой. К урокам Анаган относился достаточно презрительно и из учителей восторгался только Джоанной Лилит, преподававшей у них литературу. Эта молодая девушка, всегда по-деловому одетая и носившая огромные очки, была, однако, очень живой, непосредственной и также немного рассеянной, напоминая этим его самого. С ней Анаган мог разговаривать часами и даже давал ей почитать свои стихи, которыми девушка по-детски восторгалась и называла чудесными, даже если юноша по своей любимой привычке писал крайне депрессивные вещи. В целом Анаган был не слишком доволен своей жизнью, но все, что ему оставалось делать, это иногда вот так сидеть на балкончике и размышлять о бренности всего сущего… Вот и теперь он, заразмышлявшись, чуть не забыл об ужине и, опомнившись, вскочил и пулей побежал в столовую, где его уже ждали друзья.